Татарчата
(киноповесть)
Южное море, возможно, было ещё тёплым, но люди вокруг него уже закутаны, как северяне. Осень; курортный сезон уходил.
Пивной ларёк, аляповато раскрашенный, чуждо торчал среди мягкого песчаного пейзажа. И музыка оттуда неслась нарушительная, чуждая спокойному величию моря и гор, окаймляющих бухту.
Немногочисленные чёрные люди-галки возле ларька, нахохлившиеся, недвижные, также были чужды гармоничному миру природы.
Двое мальчишек — пятнадцатилетний темноволосый кудрявый Яя и шестилетний светленький худенький шкет Виля — торговали у пивного ларька рыбной мелочью. Яя, крепкий паренёк, держал столовский гнутый поднос, а у доходяги Вили позвякивала на шее банка из-под пива — на манер послевоенных нищих...
Покупателей не было.
Люди-галки тянули пиво молча, никак не общаясь друг с другом. У самой воды на трёхногом стульчике сидел огромный, в камуфляжной форме, обросший душевнобольной; что-то доказывая морю, размахивал руками.
Вот обернулся к остальному миру, чтобы сделать и в его адрес угрожающий жест. Это была уже давно всем надоевшая картина — на убогого не обращали внимания.
Подошёл к ларьку стёртый угрюмый мужичонка, постучал в табличку «Сушняк? Поможем!». Из окошка высунулся пьяненький хозяин, радостно оглядев мужика, широко с пеной налил пива, подал и мягко прикрыл дверку в свою сытую жизнь — с бритоголовыми друзьями и хорошенькими их подружками.
— К пиву, дядь... — осторожно тронул мужика за рукав Яя.
Тот, заворожённый мелькнувшей иной жизнью в тёмном зеве ларька, очумело посмотрел на мальчишку, на дохленьких бычков на подносе и, ни слова не сказав, отвернулся. Глянул на Вилину банку в наклейках от жевательных резинок, тронул её, и тренькнула та одной монетой.
— А где ж чебачка-то берёте?
— Там... — показал куда-то на горы Яя.
Мужик посмотрел туда тем же очумелым взглядом.
— Надо же... чебачок, — потрогал рыбку. Яя радостно кивнул.
— Он, он. Гривна кучка. На рынке — полторы, — добавил быстро.
Мужик махнул рукой, отхлебнув пива, пошёл прочь.
— Тогда, дядь, закурить хоть дайте! — схватил его Яя за пиджак.
— Перебьёшься, — как бы сам себе сказал мужик, выдёргивая фалду.
Виля издали всем проходящим показывал на рыбу и рот, но все отрицательно качали головами. Только душевнобольной проявил участие — заулыбался, подошёл.
— Я скажу только тебе, пацан... — оглянувшись вокруг, горячо зашептал он старшему на ухо. — Скоро начнётся война с Россией! Мы будем на стороне НАТО. Я буду майором... — он сделал огромные глаза. — А?! — он хотел получить от мальчишки ответную реакцию восторга. Но Яя смотрел на него печально и безразлично.
— Но никто из них... — огромный лохматый человек по-детски тонко хохотнул, оглянувшись на людей. — Никто... про это пока ничего ещё не знает... — и приложил палец к губам.
— Закурить дай, Чара, — понимающе кивнув, перебил его Яя.
— На, на... — огромный Чара вытащил из кармана смятую пачку «Беломора». — Я тебя возьму в свой штаб! — придвинул он к пацану лицо с горящими глазами.
А когда тот протянул руку, сжал мокрые папиросы огромной лапищей и они расползлись жёлтой кашей
в грязной руке.
— А-ха-ха-ха!!! — торжествующе, громко и по-театральному — с придыханием — захохотал безумец.
Яя, морщась, смотрел на него.
— Ты всё-таки дурак, Чара... — сказал беззлобно.
— Закрываю! — радостно крикнул хозяин будки и выстрелил в море из ракетницы.
Виля поскакал по песку на одной ноге. Братья уходили с тёмного пляжа под диковатую музыку, несущуюся из ларька.
Яя ловко прикурил у задремавшего на парапете человека в низко надвинутой широкой шляпе.
Паренёк даже не заметил, что человек с дотлевающей в губах сигаретой вовсе не спал. Он просто-напросто был мёртв — в боку у него торчал нож, и светлая куртка на спине уже набрякла кровью...
Потом они сидели в своем жилище — в тёмной широкой трубе. Коробки из-под телевизоров, огромные лимонадные бутылки с несвежей водой, скукоженные штаны на проволоке, картинки красавцев-силачей на округлых стенах и тряпьё в углу, служившее им постелью... Таков был нехитрый интерьер их «дома».
Огромная оплывшая свеча в кастрюле в горошек освещала жуткое это жилище. Яя «сервировал стол» — расставлял на картонном ящике тарелки с отколотыми краями, раскладывал пластмассовые вилки. Важно вынул из укромного уголка серебряную перечницу. Аккуратно разломил вяленую рыбу.
— Садитесь, господин Осетров, — сыграл лакея, поклонившись.
Бледный Виля был не в духе и не оценил братов театр; сел, поковыряв рыбу, откинулся на коробки.
— Чего ты, Вилька? — сквозь набитый рот спросил брат.
— Неохота...
— Ну, тогда спи.
— Неохота.
Яя отодвинул холщевину, что прикрывала вход, выбросил рыбью кость в лужу перед трубой, сказал ехидно:
— Ну, тогда танцуй!
Виля долго, как-то по-взрослому посмотрел на брата. Отвернулся.
На рассвете Яю разбудил надрывный кашель брата. Укрытый с головой, высунулся из-под тряпья, потрогал лоб малыша. Виля был горячим, дышал прерывисто, с хрипом. Яя испуганно огляделся по сторонам, закусил губу.
Рядышком настырно квакали лягушки. Сыпал утренний серенький дождик.
Яя выбрался из трубы и двинулся, сам не зная куда, сам не зная, зачем в этом чужом приморском городке. Прошёл мимо красивой машины, откуда неожиданно высунулась девчонка и, смеясь, показала ему язык. Её тут же схватили сзади большие мужские руки, отчего она захохотала, завизжала как резаная.
Стекло — тёмное, мертвящее — поднялось, сокрыв тайну хохотушки.
Яя постоял поодаль в ожидании. В машине было тихо.
Направился к мусорному баку. Огляделся — никого. Ещё постоял, набираясь духу. Быстро подошёл, зажав нос, заглянул в зловонное нутро.
Там было пусто.
Со злости пнул его что есть силы. Железный истукан громыхнул на весь свет.
— Я ж тебя сейчас пристрелю! — гулко донеслось из колодца двора. Яя испуганно глянул туда, откуда раздался мужской голос, инстинктивно пригнулся.
— Тебя, тебя! — негромко повторил голос. — Вот для табора твоего будет потеря...
Яя попятился.
— Пшш-шёл! — крикнул с балкона аккуратно причёсанный мужчина, и вниз полетела бутылка из-под шампанского. Громыхнула в бак.
Яя побежал, преследуемый грохотом-эхом.
Остановился на детской площадке, сел на качелю. Отдышался, замер. Протянул руку к полотенцу — сушилось на проволоке среди другого белья, — безбоязненно-машинально вытер им лоб. Прикрыл глаза. Представил.
...Вот подходит он к машине, где та девчонка стучит, не глядя, костяшками пальцев в стекло. Оно опускается, и высовывается оттуда толстая физия мужика, который только что бросил в него бутылку. Яя показывает ему пальцем — выходи. Рожа выходит, пытаясь ухватить пацана за шиворот. Но получает от Яи серию ударов.
— Ах так, приёмчики! — кричит, хрипя, Рожа и вытаскивает пистолет.
Яя только этого и ждёт. Ловко выбивает у неприятеля оружие, спокойно ловит его на лету.
Та самая девчонка, поправляя майку, заворожённо следит за ним из машины.
— Мальчик, это же мой жених! — несмело гундит она.
— Тем более, — не оборачиваясь, говорит на это Яя, сокрушительным ударом опрокидывая в грязь плачущего жениха.
Тот замирает, замызганный, размазывая сопли и слёзы.
Девчонка уже вышла из машины, с восхищением глядит на Яю.
А тот вытаскивает обойму, бросает вместе с пистолетом на асфальт. Он уходит прочь.
— Мальчик, где тебя найти? — кричит вслед девчонка.
— Только не тебе! — не оборачиваясь, машет он рукой — отбой. — А зовут меня — Яя. Запомни —
и забудь!
Девчонка расстроена, с ненавистью оборачивается на копошащегося в луже Рожу.
— Червяк! — бросает она, швыряя в него ключи от машины.
Уходящий Яя понимающе улыбается...
Это было его воображение.
А в жизни он увидел боковым зрением выскочившую из дому растрёпанную злую тётку.
— Повесь полотенце на место, гадёныш! — кричала она.
Только теперь Яя обнаружил в руках полотенце, забросил его на верёвку и, легко взяв с места, побежал со двора.
Из него был только один выход. И загораживали его пацаны лет по пятнадцать-шестнадцать на двух скамейках, сжимавших узкий проход. Усмехаясь и поплёвывая, они следили за ним, заполошным. Тётка кричала где-то сзади. Яя оглянулся, остановился в нерешительности.
Пацаны ждали. Он пошёл к ним. Но с каждым шагом двигался всё нерешительней. Позади кричала бегущая следом тётка. Впереди ждала ничего хорошего не сулящая встреча с чужаками. Яя пошёл прямо, как сквозь строй. И уже миновал его благополучно, как вдруг последний парень, доведя игру в кошки-мышки до кульминации, легонько, но цепко схватил уходящего сзади, притянул к себе.
Они смотрели в глаза друг другу.
— Выручишь, чернявый? — спросил схвативший. — В смысле бабок занять? — и захохотал. Друзья тоже заржали.
Тётка остановилась, не подходя, боялась дурных пацанов. Ждала, быть может, сдадут они ей гадкого хулигана. Яя отрицательно мотнул головой.
— Пустой он, как свет... — махнул рукой рядом сидящий, похлопав по карманам Яю.
— Ноу? — переспросил обидчиво державший переросток спортивного вида. Яя быстро кивнул, оглянулся на тётку. Та, открыв рот, всё ещё ждала.
— Ну не в обиду тогда... — развёл руками «спортсмен».
Распахнул на Яе куртку, звучно высморкался в подкладку, недоуменно при этом распрямившись-
оглянувшись — мол, я тут ни при чём... нечаянно как-то вышло.
Приятели одобрительно рассмеялись. Тётка разочарованно ретировалась. Яя, неожиданно освобождённый, дёрнулся, споткнулся, упал... бросился на улицу.
Здесь он как будто потерял слух. Слышал только сердце. Оно стучало — звонко било, билось, пытаясь, кажется, разбить грудь.
Машины плыли неслышно, незряче смотрели люди, немо ругались замордованные жизнью женщины...
В подъезд, что принял его — глухого и онемевшего, прижавшегося к стене, — вошла огромная собака. Она глядела на человека, истекая слюной. И, видимо ощутив родство с неприкаянной душой, с достоинством удалилась, и Яя наконец расслабился, вздохнул. Отвернул полу куртки, наклонился, поднял бумагу, стёр то, что там было... Затошнило, и он согнулся пополам. И стошнило, и сполз по стене, и заплакал...
— Кто там? — подозрительно спросила вошедшая женщина. — О... — увидела лужу. — Уже алкашишь?.. Кто ж вас рожает таких?!
Яя бросился прочь, едва не сбив её с ног.
Стоял теперь, сосредоточенный, в аптеке.
— Что у вас есть... от простуды?
— Точнее! — нетерпеливо отреагировала продавщица, стоя вполоборота.
— От этого... от кашля.
— Сколько лет?
— Что?
— Сколько лет больному?
— А... Шесть.
— Рецепт?
— Что?
— Мальчик, ты глухой или издеваешься? — не отрываясь от калькулятора быстро спросила, так и не глянув.
— А?.. Нет, у меня брат заболел. Кашляет.
— Рецепт, рецепт? — нервно пошевелила пальцами аптекарша, наконец обернувшись к нему, оглядела — немытого, обтрепанного.
— Кашляет... — развёл руками оборвыш.
— Три гривны в кассу! — отмахнулась она.
Яя отошёл, постоял. За окном та же собака глядела на него — теперь уже неприветливо, чуть порыкивая. Он показал ей язык.
Шёл по южному базару, дымившемуся, исходящему запахами, вызывающе дразнящему вкусностями, томному, многоцветному.
Тётки предлагали беляши-пирожки. Усачи жарили кровавое мясо. Из дверей выходили что-то прожёвывающие люди. Мамы кормили чад фруктами. Юноши-качки лениво пили что-то из ледяных бутылочек.
Перед глазами всё плыло — кружилась голова...
...Лежал под деревом на подложенной кем-то своей же курточке. Напротив сидела женщина с жалостливым лицом. Глядя на него, перебирала шоколадки, разложенные на коврике.
Яя ничего не понимал — где он, что случилось?..
И когда над ним вдруг склонилась странная луноликая женщина с родинкой посередине лба, улыбнулась ему и кивнула-спросила: «Нормально?» — он тоже улыбнулся ей и кивнул в ответ: «Всё в порядке».
Это было как сон. Она будто прислушалась, опять немо, только губами, спросила: «Пить?» И показала — ко рту. Он кивнул. Её рука дала ему воды, он отхлебнул немного и провалился, улыбаясь, в этот чудесный сон.
Женщина с родинкой, одетая в белое длинное платье под ношеной мужской курткой, реальная, но не менее красивая, чем была во сне, отошла от мальчика.
Но и в жизни она не шла, а медленно плыла посреди базарной толчеи, с ней не соприкасаясь.
Теперь было только небо над деревьями.
— Оклемался, — сказал хриплый мужской голос.
Яя повернулся и увидел обладателя голоса — седого мужчину, сидевшего за низким столиком, уставленным пивом и сигаретами. Рядом с ним дремал перед кепкой на земле одноногий инвалид.
Женщина с жалостливым лицом спросила издали:
— Ничего не болит, мальчик? А то, как ты упал, мы испугались, думали, головушку-то расшиб...
Потрогал голову, поморщился — побаливало.
— Вот, вот... — заметила она обеспокоенно. — Иди домой да отлежись.
Яя приподнялся, сел. Огляделся. Базар, не заметив потери бойца, жил своей жизнью. Седой мужчина, на¬двинув шляпу, дремал.
И... вдруг подошла та женщина — из сна. Она вы¬глядела именно так, как только что во сне; иль не сон это был?..
Яя глядел на неё во все глаза, и она улыбнулась ему, и так знакомо... Женщина с родинкой встала подле седого, а тот заунывно затянул, показывая на неё:
— Подайте глухонемой гражданке Индии, потерявшей документы... Подайте глухонемой...
Яя растерялся — значит, она, незнакомка, была глухонемой гражданкой Индии?! Вот это да!
Женщина-попрошайка стояла свободно, чуть улыбаясь, кивала людям, проходившим мимо. Вот бросили бумажку в стоящую перед ней коробочку из-под конфет, и она одарила поклоном подавшего.
Яя посмотрел вправо и увидел почти рядом спортивную кепку, что лежала перед дремавшим инвалидом. Он храпел во сне. Деньги в кепке чуть шевелились на ветру. Яя посчитал купюры, непроизвольно. Огляделся по сторонам. Гражданка Индии стояла с закрытыми глазами, бабка считала свои шоколадки, седой копался в сумках.
Яя осторожно, на коленях, подвинулся к инвалидовой кепке, протянул руку.
— Ага, — сказал из-под шляпы совсем не сонным голосом инвалид. — А по рукам?
Яя испуганно отпрянул. Инвалид приподнял шляпу.
— Ишь, пристроились — по шапкам тырить. А вот так день просидеть — не пробовал?! — загремел он на всю площадь.
Жалостливая бабка испуганно перекрестилась.
— Больной он у них! — инвалид неожиданно резво вскочил и крепко схватил Яю.
— Я не спёр... — Яя вяло дергался, пытаясь высвободиться. — Мне нужно. У меня брат заболел...
— Что? — гремел инвалид.
— Какой брат? Только не врать! — сказал Седой, неприязненно оглядывая Яю.
— Не вру, — разозлился Яя. — Маленький. В трубе лежит.
Вошли — Седой, женщина в белом и Яя — в шикарный магазин с музыкой. Девочки в одинаковых платьях и шапочках вертелись у жарильных шкафов с курами гриль. Куры были сочные, истекавшие соком, с золотистой корочкой. Яя смотрел на них не отрываясь.
...Одна из таких куриц опустилась в красивый пакет и попала в руки Яе. Рядом стоял гордый и строгий Седой.
Шли между железнодорожных путей, поднимались по насыпи. Яя почти волоком тащил еле плетущегося Вилю. Подошли к вросшему в землю домику, над которым развевался голубой флаг. Седой поймал взгляд Яи, улыбнулся.
— Это, парень, авиация. За то меня менты и не трогают. Уважают.
Флаг был армейский — военно-воздушные силы СССР.
В маленькой комнатке Седого начался пир горой. Женщина-индианка отламывала белую мякоть курицы и кормила Вилю, лежавшего на топчане. Тот отошёл, улыбался и качал от удовольствия головой.
Теперь все сидели на склоне железнодорожной насыпи. Седой разглядывал братьев.
— Меня зовите «дядя Миша». На базаре Ходулей кличут, — усмехнулся он.
Яя поправил железнодорожную шинель, что была накинута на брата — порозовевшего, разомлевшего.
— Как зовут-то, говоришь, тебя?
— Яя. Полное имя — Яхья. Татары мы. Крымские. А он — Виль.
— Все мы чуточку татары... — усмехнулся Ходуля. — Яшка, значит.
Помолчали.
— А то мы с Анькой вон сколь живём, а она мне никак не родит.
— Она что, в Будду верит, дядь Миш?
— Кто её знает, она ж не говорит. Улыбается только.
— А она правда из Индии? — спросил Виля.
— Может, и из Индии... — глубокомысленно протянул Ходуля. — Хорошая девка. Вот прибилась уж полгода, горя с ней не знаю. Смотри, твой брательник-то... Сморило...
Виля спал сидя, завёрнутый в шинель.
— Пусть отлежится... И что дальше, по трубам будете жить?
— Нам деньги на билет нужны, до дедушки хотим добраться...
— Возьми меня на деревню, милый дедушка... — непонятно сказал Ходуля и вздохнул. — Ясно.
Яя проснулся рядом с Вилей. Потянулся, оглянулся. В каморке никого не было. Встал, походил, рассматривая жилище Седого. Открыл шкаф. Женские платья, пиджак, фуфайки.
На полочке перед ним лежала красивая жестяная коробочка.
Он оглянулся на дверь, взял её, попытался открыть. Она не поддавалась, он взял со стола нож, поддел крышку...
Яя открыл калитку и вошёл несмело в большой двор, крикнул:
— Хозяин!..
Залаяли и стали рвать цепи овчарки. Из-за угла вы¬глянул настороженно сухой старик в отглаженной чистой рубашке, с граблями.
— Чего надо? — крикнул издали, не приближаясь.
— Мне... Аркадия, — показал кудрявую шевелюру Яя.
Старик с ненавистью глядел на него, не отвечая.
— Аркадия! — крикнул ещё раз, громко, Яя.
— Чего орёте? — злобно махнул на него старик. — Не глухие. Зачем он вам?
— По делу. Я медали принёс.
Старик не шевелился.
— Что, дома его нет?.. — спросил Яя робко.
— Есть, почему ж нет... — проворчал старик, уходя.
— А... — не понял Яя, протягивая бессильно руку.
— Аркашка, к тебе твои подонки пришли! — громко крикнул где-то за сараями дед.
В огороде старик заглянул в прямоугольную яму. Там покуривал сидевший на лопате маленький смешливый человек в женской косынке.
— Спите? — сумрачно спросил старик копателя.
— Так ты ж не наливал, начдив, с чего спать-то?! — обрадованно крикнул землекоп.
— Не трактир, «Начдив»... — передразнил суровый старик.
— Может, ещё обмерить, Ростиславыч? — весело спросил землекоп. — Ты вроде как выше стал. Или это снизу мне так кажется? — спросил невинно.
— Кажется, твори молитву, — беззлобно бросил ему старик. — Языком-то чесать мастаки... Кто вот только вашему брату приспособление это рыть будет...
— А наш пепел будет рассыпан над Гималаями... — мечтательно закатил глаза могильщик, берясь за инструмент.
Старик сплюнул, поковылял от ямы. Оттуда ему вслед полетела очередная лопата чернозёма.
Кудрявый толстый Аркадий сидел в раздуваемой ветром майке на веранде, аппетитно поглощая дневную трапезу — борщ с пивом, луком, чесноком, при¬чмокиванием, закатыванием глаз и прочими ритуальными атрибутами и гримасами обеда жизнелюбивого здорового молодого человека южного предместья. Яя сглатывал слюнки, сидя напротив.
Так и сидели в молчании, под Аркашино сопенье. Положив ложку, Аркадий оттопырил палец, взял планки, рассмотрел ордена, что держал на руке Яя. Хекнул одобрительно.
— Стырил? — спросил весело.
Яя кивнул, опустив глаза.
Аркадий допил залпом пиво, вытер рот полотенцем, вздохнул радостно-облегчённо, отвалился. Вытащил из кармана трико пачку мятых купюр, отслюнявил несколько, протянул:
— На.
Яя посчитал.
— Да вы что? — удивился. — Это ж редкие ордена.
— Кто это сказал тебе? — лениво потянулся Аркадий. — Барахло.
— Сказали, — упрямо промычал малый.
Аркадий улыбался, выковыривая мясо из зубов. Протянул руку к кастрюле, налил ещё борща. В чистую тарелку. Яя смотрел на неё, дымящуюся. Аркадий ждал этого, чуть усмехнулся.
— Ладно, ещё четвертной — и разбежались, да? — протянул лениво.
Яя оторвал взгляд от тарелки — голова шла кругом.
...Вдруг увидел себя на месте Аркадия: ел борщ, запивая молоком из суперкружки, заедая огромным батоном...
Аркадий ещё подождал, а затем крикнул громко в окно:
— Дед, ну я ж тебе борща налил! Стынет продукт!
— Две порции! — выглянул из-под земли Гробокопатель. — Соответственно и напитку, господа куркули! — поднял бутылку, потряс ею, пустой.
Старик, ковырявшийся в помидорах, в сердцах бросил в него куском земли.
— Напитку... — передразнил Гробокопателя.
— Не, тогда назад давай... — потянулся к орденам Яя.
Аркадий, стоявший вполоборота к окну, ловко хлопнул его по руке, улыбнулся:
— Э-э, нет уж!— помотал отрицательно головой.
— Я не согласен, — упорно повторил Яя, пытаясь достать ордена.
На это улыбающийся Аркадий ударил его ложкой по руке. И сам удивился — как, мол, так у меня ловко получилось: развёл руками наподобие того, что давеча обгадил Яе куртку.
— За стыренное и этих тебе хватит... — беззлобно улыбнулся он.
Лицо Аркадия как бы двоилось — то был вроде бы он сам, то оборачивался тем, что во дворе...
Яя чуть привстал — глаза его сузились, губы дрожали.
Выскочил, опрокидывая всё на пути, с веранды. За ним нёсся жалобный крик раненого зверя.
Аркадий выпал следом — весь в борще, с оранжевым лицом, слепой.
— Дед! Дед, мать твою! Татарчонка ловите! — за¬причитал.
Дед, увидя оранжевого внука-недоноска, бросил тяпку и радостно вскричал:
— Ага! Глаза выжгли подонки! Поделом! Поделом! — он махал длинными руками в знак одобрения акции.
Выглянувший весёлый Гробокопатель озирался недоуменно.
— Кара! — кричал дед, широко двигаясь к веранде, — прямой, седой, красивый. — Есть Господь, есть, господа-товарищи!
Проходя мимо своей могилы, неожиданно толкнул туда землю, махнул рукой.
— Раненько вы, братец, это всё мне роете — вот что я сейчас подумал! — поднял палец. — Давайте, философ, за стол. И по рюмке за несостоявшийся погост! Да, да!!! — кричал он.
— А я не против, — просто сказал философ-землекоп, легко подтянувшись на лопате. — Мне и самому противно, честно говоря...
Аркадий, безутешный, вытирал глаза.
Яя бежал по окраинной, густо заросшей улице под оглушительный собачий лай. Свернул за угол, разжал руку — ордена блистали в замазанной жирным борщом ладони.
Дальше он шёл мимо тепловозов, уже спокойный. Постоял у двери домика Ходули, прислушиваясь. За¬глянул. Виля спал, разметавшись, на кушетке. Вошёл, открыл шкаф, аккуратно положил в коробочку ордена. Закрыл дверку, постоял спиной к ней. И та-аа-ак ему стало хорошо!
Вытер брезгливо руки. А когда поднял глаза, встретился взглядом со стоящей в дверях Анной. Она укоризненно качала головой, показывая на грудь — ордена. И выше, на небо показала — накажут.
Яя стоял, потупясь, красный. Поднял глаза, прошептал еле слышно:
— Простите...
Она вздохнула и поднесла палец к губам:
— Молчу...
Придя на рынок, Яя старался не встречаться взглядом с Ходулей. Тот тоже был неразговорчив, сидел, покуривая и пристально оглядывая проходящий люд. Торговля не шла. Поманил Яю пальцем.
— Есть здесь один... бизнесмен... — внимательно поглядел мальчишке в глаза. — Ему рабсила нужна, на дачу. Вот я вас ему и сосватал. Вечером подъедет, денька на два заберёт. Вот вам и деньги на билеты.
— Спасибо...
— Не подводить. И не врать мне.
Смотрел в глаза, будто всё знал про Яю. И про ордена.
На строящейся даче таскали вдвоём из подвала мусор — Виля сгребал в ведро, Яя носил наружу. Работали, не отдыхая.
Поздним вечером сидели братья у дороги, усталые, счастливые. Яя кончил считать деньги, задумался.
— Хватит? — радостно спросил Виля.
Брат пожал плечами, но, спокойный, сказал серьёзно, по-взрослому:
— Да должно...
Поднялись, вглядываясь в сумрак. Дорога была пустынной. Женщина с собакой, проходящая мимо, покачала головой.
— Не стойте, не стойте, ребятки, последний автобус ушёл...
Стали зажигаться дачные окна. А они всё стояли и стояли на остановке.
Их манили чёрные окна одного из домов.
Виля полез в форточку тёмного дома. И — за¬стрял.
— Сто-ять! — негромко приказал из-за спины Яи мужской голос.
— Вилька! — крикнул тот, растопырив ноги — бежать.
Испуганный Виля, не зная, куда лезть — вперёд? назад? — заплакал в форточке. Затрещала рубашка.
Небритый усталый дядька стоял на калитке. Яя нагнулся, готовый, казалось, протаранить его. Дядька оценил его намерение.
— У-ху-ху, — покачал головой. — Я испугался... — бросил скучно.
Подошёл к окну, протянул руку к Виле.
— Не трогайте ребёнка! — закричал Яя. — У него... СПИД!
Дядька обернулся, улыбаясь.
— И шутки у вас тоже глупые... — сказал осуждающе.
Он оказался совсем не страшным, и Виля безропотно сдался ему в руки, и когда тот выпутал его из оконного шнура, не стал вырываться. Дядька поставил мальца на землю, взял крепко за руку и повёл в дом. Виля обернулся растерянно на брата. Тот показал — беги. Виля только пожал плечами: дядька держал крепко.
В дверях дома небритый обернулся к Яе.
— А вы не с нами, маэстро форточек?
— Отдайте ребёнка, — тупо сказал на это Яя.
— Тем более вам необходимо зайти. Прошу, — и приоткрыл дверь пошире и заволок в дом упирающегося Вилю. Яя постоял, побрёл к двери.
Сидели на веранде, на диванчике, дядька напротив; дверь была за ним.
— Я так понимаю, что возникли некоторые финансовые затруднения, в смысле чего бы откушать, потому что ночевать негде, да? — весело спросил хозяин.
Яя пожал плечами, отводя глаза. Виля сидел, потупясь.
— Суду понятно... Кстати, приличные рецидивисты с собой хотя бы пистолет имеют. Или гранаты. А у вас, я вижу...
Небритый поймал взгляд Яи на окно.
— Не-а, — покачал головой. — Не получится... Двойное стекло, застрянешь...
Яя, застигнутый на тайном замысле, отвернулся к стене.
— Дядь, мы не нарочно... — подал голос Виля.
— Ну это-то я сразу понял, что не нарочно, — дядька поднялся. Оглядев их, сказал быстро: — А ну-ка, руки вверх!
Подняли испуганно руки. Дядька улыбался, довольный произведённым эффектом.
— Ладно. Руки — мыть! Первая дверь налево, вам туда! Ботинки снять. В прихожей, не здесь. Вперёд!
Братья переглянулись.
— Пока только ужин. И госпитализация... больных СПИДом, — он подмигнул Яе. — Ты главный?
Последние слова сказал он неожиданно на крым¬скотатарском.
Яя вздрогнул, поднял глаза, услышав родной язык. Дядька смотрел спокойно и дружелюбно.
— Мы не нарочно... — тихо промолвил на родном языке старший брат.
Пили чай из огромных кружек. Бутерброды были тоже огромные, трёхэтажные. Дядька сидел напротив, смотрел грустно.
— Я тут таких же приютил, костромичей. Как сюда попали, слушай?.. — удивился он. — Ваши коллеги. Специализация — разбой.
— Да... мы, дядь... — сквозь набитый рот хотел возразить Яя.
— Ну, это понятно... — остановил его рукой дядька. — Так вот. Первый раз стырили будильник да карты, ночевали три дня. Я им этот факт при повторной встрече заметил. Принесли. Зато бра в спальне спёрли! — засмеялся он в голос. — Во народ...
Пацаны перестали есть, опустили руки под стол.
— Да вы ж ничего пока не спёрли. Может, просто телевизор заходили посмотреть, — будто себе сказал дядька. — Давайте, ешьте! — строго сказал Яе. —
А то малый на тебя смотрит и тоже волынит. Сейчас я ещё... — двинулся из комнаты, заметив на ходу: — Надумаете убегать, за дверь входную не дёргать — заперта.
Ушёл.
— Яяшь... что теперь нам будет? — тихо спросил Виля.
Яя пожал плечами. Он смотрел на фото дядьки с гитарой на сцене.
— Он музыкант.
— А... — уважительно протянул Виля. — А я думал, врач. Всё про этот... СПИД говорит.
Мальчики с мокрыми волосами лежали на одной раскладушке, на ослепительно белых шуршащих простынях. В проёме двери, в соседней комнате, что-то писал за столом дядька — совсем домашний, в очках и в халате.
— А как его зовут? — тихо спросил любопытный Виля.
— Эдем. Я прочитал на кассете.
— Какой?
— Магнитофонной, какой... Спи.
— А ты? Думаешь, как убежать?.. — спросил Виля заговорщицки.
Яя шумно вздохнул. Накрыл брата одеялом с головой.
Причёсанные и чистые, сидели за накрытым для завтрака столом, рассматривали угощенье. Эдем жарил хлеб. Вывалил со сковороды дымящиеся ломти, посмотрел на часы.
— С повадками вашими я примерно знаком, — серьёзно говорил он. — Потому предупреждаю: из простыней верёвок не вить и в форточку не лазить. Пожарку, что на даче двери мне повышибает, не вызывать. Дом не поджигать. Всё. Адью. Буду в шесть часов. Без милиции, — поднял он на них строгие и весёлые одновременно глаза, встал, не слушая возражений, вышел.
Щелкнул замок в двери.
— Дом не поджигать! — весело передразнил его Виля.
Яя тоже улыбнулся.
— Убегаем? — толкнул его братишка. — Это... — оглядел стол. — С собой возьмём...
— Погоди... — остановил брата Яя.
Когда Эдем открыл дверь, пацаны сидели на полу. Яя смотрел большую книгу, Виля сидел у экрана телевизора.
— Те же и телевизор. Уже хорошо. Между прочим, макароны можно есть и варёными, — заметил жующему макаронину Виле. — Пакеты принимать кто будет? — спросил обиженно.
Постояльцы разом бросились к нему.
Потом они бесились в ванной, обливая друг друга. Эдем заглянул, покачал головой.
— Так, прародители всемирных потопов, — оглядел мокрый пол. — Вон там тряпка, вот здесь сланцы. Как раз на ваши четыре кости.
Мальчики захохотали из-за занавески.
Доедали ужин. Эдем был печален.
— Значит, с Таджикистана... — протянул он. — А сюда как попали?
— Мы своего дедушку по Крыму ищем. Он три года назад сюда переехал.
— Адрес? Адрес дедушки, что переехал?
— Откуда мы знаем... Дом ведь наш сожгли... Тут в посёлке одном живёт наша тётка Фирузе... Она знает его адрес...
— А как её посёлок называется?
Яя пожал плечами. Эдем с горечью оглядел их, отпил вина.
— Вот, значит, как... А похоронили... родителей... где? — спросил осторожно.
Поднял голову. Братья молчали.
— Не знаете, что ли? — сморщился, как от боли.
Яя кивнул.
— Наш дедушка заслуженный, его все знают, — сказал гордо Виля.
— Сейчас и на заслуженных кладут... — задумчиво сказал Эдем и выпил — залпом. — Ничего — найдём, — потрепал по голове Вилю.
Утром Эдем тихонько тормошил спящих в обнимку братьев. Яя резко-испуганно открыл глаза, дёрнулся. Не узнав со сна Эдема, поднял руку, защищаясь. Эдем обеспокоенно покачал головой.
— Вот довели ж вас... Ладно, вставайте, мойтесь, — бросил на них большое полотенце. — У меня возник план, — сообщил заговорщицки. — Завтракать будем в дороге.
На улице перед дачей стояла старая «Волга» — аккуратная, небесного цвета, с блестящими колёсами. Братья окончательно проснулись, на авто загляделись. Эдем открыл дверцу:
— Доставка — стопроцентная.
Разместились сзади. Водитель надел красивую американскую кепку, обернулся, улыбаясь.
— Это значит, молодые люди, я приглашаю вас в путешествие по родному краю. Крым — жемчужина... жемчужина мира!
Виля с восторгом посмотрел на брата.
— Будем искать музыкантов. По деревням. И вашего дедку заодно отыщем. Ну что, поехали?
— Да! — дуэтом выпалили братья и переглянулись. — Здорово!
— Нам надо только к знакомому на базар заехать, вещи забрать! — крикнул в шуме заводящейся машины Яя. Эдем утвердительно кивнул.
Подъехали к рынку. Ходуля, Анна, бабка были на месте, скучали без покупателей.
— Сейчас, — Яя выскочил из машины, побежал к Ходуле.
Эдем снял очки, огляделся и — замер. Он увидел необыкновенную женщину с родинкой, которая стояла отдельно и внимательно глядела на него. Отвёл взгляд, снова оглянулся на неё. Анна, как никогда красивая, вся в белом, смотрела открыто, чуть улыбаясь.
Виля перехватил взгляд Эдема.
— Это тётя Аня. Она меня лечила, — гордо сказал он. — Но она говорить не умеет.
— Как... не умеет?
— Не знаю, не умеет. Молчит. Типа того — немая.
— Вы им родственник, что ли? — подозрительно оглядел Эдема подошедший Ходуля.
— Почти, — улыбнулся тот. — Земляки мы... Татары.
— Татары... — недовольно протянул Ходуля.
Показал подошедшей Анне — уезжают они — на немом языке. Анна погладила Вилю по плечам. И опять подняла глаза на Эдема.
— Она ещё в Бога верит... — тихо сказал Эдему Виля.
Эдем, казалось, не слышал, глядел на удивительную женщину. А та, кивнув в ответ Ходуле, показала, мол, провожу их за вещами, села в машину. Ходуля внимательно смотрел на неё, будто чего-то нехорошего ждал...
— Дядя Эдем, нам за вещами недалеко, на железную дорогу, — радостно сообщил Виля.
Эдем кивнул, не сводя глаз с женщины, севшей рядом.
Она улыбнулась ему и вдруг будто перекрестила — провела мимолетным движением над его головой...
Ехали вдоль моря, за городом.
— Местечко тут есть, от туристов скрытое, — говорил Эдем, осторожно спуская машину с трассы на едва заметный просёлок. — Вода голубая, и ни одного ларька. Здесь и поживёте, пока деда вашего не найдём.
Подъехали к огромному, многоэтажному, похожему на корабль, мертвому, без людей и света дому-колоссу. Стоял он прямо у воды, выходя своими недостроями прямо к морю.
— Называется это чудо-юдо «Дельфином», — обвёл рукой громадину Эдем. — Сейчас нас встретит его хозяин — заслуженный сторож Крыма Каро-Маде.
Однако встречала гостей только тишина.
— Ээ-эй! — Эдем крикнул, сложив рупором руки.
Братья помогли. Выскочила большая собака, залаяла.
— Эль! — обрадовался Эдем. — Ну, иди ж сюда!
Собака остановилась, приглядываясь к гостям.
— Знакомьтесь — Эль, — развёл руками Эдем. — Собака заслуженного сторожа. Ну и где же твой хозяин?
Эль подошёл, покрутил хвостом. Огляделся, мол, сам ищу.
Спустились тропинкой к морю. Песчаный берег был без каких бы то ни было признаков пребывания людей. На большом, почерневшем деревянном причале остановились.
— Ну вот нам и танцплощадка, — удовлетворённо отметил Эдем. — Но где ж всё-таки хозяин-то? — спросил, глядя на собаку.
Эль радостно гавкнул.
— Ну что ж, пойдём поищем...
Ходили по всему строению, кричали на этажах, за¬глядывали в коридоры, углы, на балконы. Нашли наконец комнату с топчаном, где Эль радостно залаял. Всё там было аккуратно, будто сторож только что вышел. Эдем пожал плечами.
— Размещаемся. Сам найдётся.
После вернулись к морю, сели на причале. Уставшие дети прижались друг к другу. Эдем вынул из багажника одеяла, бросил им.
— Отдыхайте, а мне ещё в город надо вернуться. Мигом обернусь.
Братья наблюдали снизу, как Эдем садится в машину.
— Как ты думаешь, найдёт он дедушку? — спросил Виля.
Яя пожал плечами.
Не дождавшись Эдема, ребята вернулись в дом. Умная собака пришла в комнату, легла рядом с Вилей.
— Правильно, Эля, давай и ты с нами, — обрадовался её приходу Виля. — Яшка если будет что-то говорить, ты его не слушай...
Собака кивнула. Яя посмотрел на лежащих, стал молча укладываться подальше от них. Затем повернулся к брату.
— Отпусти собаку. Люди не спят с собаками.
— Не слушай его... — шепнул Виля Элю. Тот лизнул его в лицо. — Это не собака, это охрана.
Яя вздохнул, отвернулся.
Виля стал тихо разговаривать — то ли с дремлющим Элем, то ли сам с собой — не поймёшь. Как всегда, он говорил по-взрослому — серьёзно.
— ...Я считаю, дедушка, что за то, как вёл себя в дороге Яя, его надо лишить половины твоего наследства. Да, да. Первое: он совсем даже не заставлял меня мыть руки. А ведь ребёнок мог заразиться и умереть! Второе — ребёнка выгоняли в ночь на холод в туалет, где он, конечно же, мог быть укушен ядовитыми змеями...
Вдруг он увидел... ядовитую змею, которая беззвучно прокрадывалась к его ногам.
— А!!! — завопил, вскакивая.
Вскочил Яя, залаял Эль. Виля стоял, глядя на то место, где только что ползла змея... Она исчезла.
— Я понял, — оглядев их лежбище, улыбнулся Яя, — тут лежал хвост нашей собаки, он зашевелился. Вот и вся твоя змея!
Опять укладывались пацаны спать, теперь повернувшись спинами друг к другу.
Когда Эдем вернулся, мальчики уже спали. Осторожно, чтобы не разбудить, носил от машины в каморку сторожа кульки с едой, достал из багажника старый красивый примус. Управился. Вернулся к машине, замер и долго смотрел на женщину, тихо сидящую на заднем сиденье.
Это была Анна.
Потом пошли на причал... Любовались морем, рассечённым лунной дорожкой. Спустя какое-то время Эдем показал Анне глазами в сторону машины и ладошками под щеку. «Спать!» Она отрицательно-задорно помотала головой. Нет! Нет! Нет!
Эдем взял в руки её волосы. И женщина сразу же притихла.
Эль прошёл мимо них, сверкнув глазом.
Тихо картавил что-то французское приёмник. Эдем и Анна сидели молча. Эдем взял её за руку. А она, пожав его ладонь, отодвинула его руку, улыбнулась не кокетливо, но понимающе. Мол, не надо.
Там же, на причале, встречали они свой первый рассвет.
Солнце вставало. Оживлялись окрестности.
— Виля, проснись, — тихонько тормошил Яя братишку.
Тот присел с закрытыми глазами, закашлялся.
— Мы уезжаем. На неделю. Ты остаёшься с тётей Аней. Сам никуда не ходи, слушайся её...
Виля машинально кивнул, повалился на одеяло. Яя посмотрел на утреннее море, за