...
Страницы журнала
| Главная » Статьи » Бестселлер на периферии |
Кентавромафия (часть 1)
 Кентавромафия (роман) — Говорят, кентавры бессмертны... Если так, почему же они исчезли? — Они возвратились на круги своя... Девятка Угадайте с трёх раз, когда это бывает: деревья одеваются, бабы раздеваются? Шутка! Шутка в духе «Девятки». Так в просторечии называется кафе «Стойло Пегаса». Есть такая забегаловка в самом центре Мифрополя. Двумя, по крайней мере, достоинствами она обладает: недорого и не отравишься... Называется она так, потому что однажды якобы видели там белоснежного крылатого коня. Массовый гипноз — дело реальное. А самый сильный из самых известных свальных средств зомбирования — Его Высокоблагородие Алкоголь. Всё это, разумеется, миф. Чего только спьяну не привидится нашему брату. Но с давних пор сначала неформально, а затем и официально здание под номером 9, в котором весь первый этаж как раз и занимает заведение, стало называться «Стойлом». Отличается оно и своим демократизмом. Здесь можно встретить как бездомного бродягу, так и депутата парламента. За одним столиком можно увидеть мента и бандита. Здесь тусуются всем известные уличные певцы и непризнанные гении... Нередко сюда заходит Хирон горбатый — предводитель местных кентавров. Время от времени возобновляется слух, что именно он является владельцем этой, как и других, правда не таких престижных, забегаловок. Однако злачные эти точки оформлены на его трёх жён, из которых лишь одна четвероногая. Говорят, красивая чрезвычайно. Говорят, потому что никто её никогда не видел... На приёмы Хирон ходит только с лапифками поочерёдно, но бывает, что и сразу с обеими женоподобными подругами. Молодыми, вполне цивилизованно воспитанными аборигенками. От них не веет одуряющим ароматом яйлы, навсегда въевшимся в шкуру того же Горбуна. И если тело Горбуна густо поросло рыжими волосами, то у кобыл, как он их в подпитии, куражась, называет, тело (в отличие от человеческой женщины, покрытое лишь густым, никогда не исчезающим загаром) чистое, видимо благодаря регулярной эпиляции. А что им остаётся ещё?! Детей воспитывают горные кентавры, из коих, говорят, и сам Горбун, а работать своим женам депутат не позволяет. Вот они и сидят во дворце на краю Мифрополя и лелеют оливковые покровы друг дружки. Возвращение кентавров стало довольно длительным, как тогда казалось, нескончаемым процессом. Исторические документы, дошедшие к нам в виде мифов, свидетельствуют, что остров, до сих пор носящий имя этой расы, остаётся фрагментом некогда великой греческой цивилизации, в которой кентавры занимали своё равноправное место. Посему в результате долгой, и надо отдать должное, гуманитарной борьбы они всё-таки получили в свою пользу весь Таврикий. Но поскольку остров этот они получили в качестве автономии, то есть формально, и хотя им разрешили здесь распоряжаться всеми гуманитарными сферами, материальную сторону контролировал центр. А это озна¬чает, что кентавры так и не смогли стать окончательными хозяевами своей земли. Их по-прежнему ущемляли, в первую очередь в земельно-пастбищных проблемах. Кентавры требуют себе участки в лесах и на вечнозелёных яйлах. Им же дают солончаковую степь, опалённую уже в начале июля нещадным зноем. Полулюди–полукони (миф 1) Дикие эти существа, обитатели гор и лесных чащ, отличаются буйным нравом и невоздержанностью. Миксантропизм кентавров объясняется тем, что они рождены от Иксиона и тучи, принявшей по воле Зевса облик Геры, на которую покушался Иксион. Кентавры сражаются со своими соседями лапифами (кентавромахия), пытаясь похитить для себя жён из этого племени. Особое место среди кентавров занимают два — Хирон и Фол — воплощение мудрости и благожелательности. Хирон — сын Кроноса и нимфы Филиры — (липы), Фол — сын Селена и нимфы Мелии — «ясеневой», то есть их происхождение уходит в область растительного фетишизма и анимизма. После того как кентавров победил Геракл, они были вытеснены из Фессалии и рассе¬лились по всей Греции. Посейдон взял кентавров под своё покровительство. В героических мифах одни из кентавров были воспитателями героев (Ясона, Ахилла), другие — враждебны миру героев. Кентавры смертны. Бессмертен только Хирон, но и он, страдая от раны, нечаянно нанесённой ему Гераклом, жаждет умереть и отказывается от бессмертия в обмен на освобождение Зевсом Прометея. Заметки по сути дела Лапифов легко отличить от других смертных прежде всего тем, что они подобны кентаврам своими привычками и манерами. Если ты видишь мужчину, который, закусывая марсалу, посыпает лимонную дольку солью, будь уверен, имя его прапращура Пеней. Так звали бога одноимённой реки в Фессалии, дочь которого Стильба родила от Аполлона сына, получившего имя Лапиф. Еще более распространённым признаком принадлежности к лапифам является сочетание солёных огурцов или селёдки с арбузом. Гомы, называющие себя потомками атлантов, с одинаковым презрением относятся к лапифам и кентаврам. И тех и других равно окрестив примитивами, они ни при какой погоде не считают равными себе. Иксион — отец кентавров (миф 2) Царь лапифов в Фессалии Иксион обещает своему будущему тестю Деионею большие дары за руку его дочери Дии. Но после свадьбы убивает тестя, столкнув в яму с пылающими углями. Так как никто не решается взять на себя ритуальное очищение Иксиона, за это берётся Зевс. Сжалившись над Иксионом, громовержец избавляет Иксиона от безумия, постигшего того после убийства тестя, и даже допускает к трапезе богов. На Олимпе Иксион осмеливает¬ся домогаться любви богини Геры, и Зевс создаёт её образ из облака, которое от соединения с Иксионом рождает на свет чудовищное потомство — кентавра. Когда же Иксион начинает похваляться своей победой над Герой, Зевс велит привязать его к вечно вращающемуся колесу (по многим версиям мифа, огненному) и забросить на небо. По другому варианту, привязанного к огненному колесу Иксиона Зевс обрекает на вечные муки в тартаре. Наиболее ранняя литературная фиксация мифа об Иксионе — у Пиндара. Огненное колесо, к которому привязан Иксион, некоторые исследователи склонны возводить к представлению о перемещающемся по небосводу солнечном диске. Тайна кентавров 1 Мимо окна неуверенно шёл, как всегда неожиданный, как всегда опаздывающий, южный снег. Он двигался как бы не по своей воле. Он шёл подобно выбившемуся из графика поезду: то быстро, то медленно, втискиваемый незримым всевидящим диспетчером в промежутки между летящими строго по расписанию пассажирскими экспрессами, грузовиками, почтовыми... Фиридон Тах сладко зевнул и вспомнил... Мир, в котором только что проснулся Дон, был чужд и безрадостен для него, несмотря на лохматые хлопья за стеклом, попискивание синиц на ветке с пунцовыми ягодами, до которых птички норовили достать, но те висели так неудобно, что малышкам, озабоченно тенькающим, никак было до них не дотянуться. Фиридон открыл форточку, ловко свернув козью ножку, закурил. Несколько раз затянувшись, отложил самокрутку и жёлтыми от никотина пальцами наклонил ветку рябины. Несколько ягод упали на козырёк заоконья. Птички, благодарно звеня, набросились на еду. Они привыкли к ним, не боялись этих рук. Птички не замечали перемен в этом, некогда общем для всех тварей земных мире, а теперь ставшем миром только людей. Птички в мире этом не боялись никого. Казалось, с возвращением кентавров мир стал добрее для всех обитателей. Морские животные, звери алчные, скоты и птицы обрели небывалую, просто невозможную в прошлой жизни лафу. Они перестали опасаться за свою жизнь. Те из них, что были плотоядны, конечно же, представляли для остальных угрозу. Но угроза эта была настолько незаметной, настолько неощутимой, что божьи твари могли бы, умей они говорить, сказать друг другу: мы обрели рай. Рай, некогда потерянный ими, и, как думалось, навсегда. Чего только не предпринимало человечество, чтоб сохранить живописный и разнообразный животный мир Таврикия! Никакие законы и Красные книги, никакие защитники природы так и не смогли остановить уничтожение братьев меньших. Бессилие это продолжалось до тех пор, пока в этих краях не воцарились кентавры. Могучие четвероногие существа без особых усилий приспособили земной мир для своего удобства. Вегетарианцы — они раз и навсегда запретили человеку сразу несколько вещей. О нет, они не стали истреблять двуногих, как то делали пришельцы в фантастических ужастиках, которыми киноолигархи точили адреналин в сердца впечатлительных сопланетников. Не разрушали дома, не занимали уже заселённые территории. Они оставили человеку всё, что он имел, кроме права убивать братьев меньших с гастрономической целью. При этом рекомендовали питаться молоком и продуктами и вкушать растительную пищу. Они были замечательные кулинары. Вскоре большая часть населения Таврикия охотно насыщалась их блюдами. Не отказали они людям и в напитках: пейте, но только вино. Крепкие напитки выдавались лишь тем из желающих, кто отличался отменным здоровьем и отсутствием склонности к пьянству, да и то по весьма уважительным причинам: ко дню рождения, на свадьбу, на похороны и на прочие человеческие праздники. У кентавров были, разумеется, свои языческие торжества, которые они отмечали бурно, но без эксцессов: большими собраниями с плясками и пением, винопитием и оргиями. Но от этих гульбищ никогда ни разу не пострадал ни один человек. Пришельцы, или возвращенцы, никого ни к чему не принуждали. Просто они привнесли свой, привычный для себя порядок. Земные женщины нередко отдавались им, несмотря на то что последствия для многих из них бывали плачевны. Далеко не каждая выдерживала сам акт, не говоря уже о беременности. Далеко не все искусившиеся умопомрачительными ощущениями в состоянии были разродиться естественным образом. Многие из них не выживали даже после кесарева сечения. Не отменили кентавры ни власти, существовавшей на момент их появления на острове, ни привычных для человечества коммуникаций: транспортных, электронных... Так же работали заводы и фабрики, летали самолёты, существовал интернет. Шли телепередачи. Всё было так же, но не совсем. Наряду с парламентом и правительством, вооружёнными силами, городами и сёлами параллельно существовал мир со своим укладом: своим жильём, своими интересами и законами... Мир, чуждый людскому, но так неожиданно и практически безболезненно изменивший его. Философы трактовали: явление кентавров спасёт человечество от казавшейся неизбежной гибели. Земля катилась в бездну небытия... Четвероногие пришельцы пришли остановить это погибельное падение. Ни одного кубометра дыма не увидело с их приходом небо над Таврикием, ни одной сточной трубы не было прокинуто в море. Люди перестали болеть, и некоторые становились долгожителями. Конечно, им далеко ещё было до четвероногих пришельцев, которые умирали в далеко за сто лет перевалившем возрасте. Всё это, разумеется, было так. И всё же находились недовольные, которые говорили: всё это так, да не так. Мир, чуждый людскому, постоянно, как психическая болезнь, присутствовал и в общественном сознании, и в душе отдельных людей. Он довлел и давил. Он не позволял им сказать о себе даже такую, известную некогда своей банальностью фразу: «Человек — это звучит гордо». Кентавр — это звучит гордо! Вот, что стало правдой, от которой мыслящему человеку стало однажды раз и навсегда не по себе. Массивные четвероногие красавцы гор со скрещенными на груди мускулистыми, поросшими шелковистой шерстью руками могли появиться в любом месте Мифрополя. И, если видели привлекательную женщину, тут же начинали свои эволюции, не принуждая ту или иную ни к чему, но только навязывая себя, причём без какого-либо насилия. Приглашали прокатиться верхом на себе, а для слишком непреклонных демонстрировали себя с животной откровенностью. Кентавры никогда не стеснялись показывать все свои мужские прелести. Истекая тонкой, похожей на слюну, субстанцией — аромат её мог свести с ума практически любую женщину, — играли мышцами, трепетали кожей, обмахивались роскошным хвостом, тут же на виду у всех эрегируя детородный орган, размер которого, даже по самым скромным кентаврским возможностям, ни в какое сравнение не шёл с человеческим. Поэтому многие, кто хотел избавить себя от искушения, носили в ноздрях специальные, защищающие слизистую фильтры. Первое время, как вспоминают старожилы, люди доверяли кентаврам больше. Позволяли пожилым пришельцам заниматься с их детьми. Седовласые четвероногие обучали ребят верховой езде, готовить экзотическую пищу, медитировать и даже (самым способным!) открывали кое-какие свои секреты. Например, как пройти сквозь толпу незамеченным или вознестись мыслью в другие миры, один из которых они называли своей прародиной. Отец Фиридона был одним из таких любимчиков у кентавров. Они вырастили его и воспитали по своим понятиям. Агрипин был высоким и широкоплечим. Казалось, что он отличался от среднестатистического кентавра лишь только тем, что ходил в штанах и на двух ногах. Говорили, он побывал в том самом одном из миров, которые пришельцы называли своей прародиной. Претерпел там некое вмешательство в свой организм, что как раз затем и позволило ему совокупляться с молодой кентаврессой, родившей затем несколько мутов и последним — его, Фиридона. Дон Тах никогда не виделся со своими братьями, поскольку, как только Клио обнаружила его человеческую неполноценность, она тут же (из жалости к детёнышу и любви к мужу) спрятала младенца у родителей Агрипина. Дон и вырос, очень долго не подозревая, что в нём течёт кровь столь неприятных ему кентавров. Со временем, взрослея, Дон Тах стал замечать за собой противоестественную тягу к кентаврессам. Его волновали обнажённые по обычаю пришелиц прелести, так напоминающие женские, особенно их искрящиеся короткой шерстью большие груди. Когда, укры¬тые гривой и хвостом, они вдруг как бы ненароком обнажались, Фиридона окатывала горячая до дурноты волна, поначалу недоступная рассудку, затем невыносимая своей конкретностью. Прежде чем умные головы поняли, с какой целью матери, подобные Клио, «прятали» своих неполноценных детей среди человечества, таких, подобных Фиридону, мутов, как мужского, так и женского пола, появилось немало. Вёл ли кто–то статистику, нет ли — кентавры в части точных наук были большие невежды, — неважно. Процессом, ставшим неуправляемым, обеспокоились и люди, и кентавры, после того как почувствовали для себя обоюдоострую опасность. Опасность заключалась в том, что из одной утробы могли выйти как верные до гроба братья, так и смертельные враги. Причём число ног тут не имело никакого значения. Как вскоре выяснилось, оно не имело никакого значения и во всём остальном, что так свойственно живому в жизни. Так сносное (пассивное) сосуществование двух миров, переросшее во взаимное неприятие, постепенно превратилось в противостояние. Развивалось оно, как в своё время и возникало, подспудно. И когда там, в этой скрытой глубине, началась настоящая война, на видимой поверхности, ещё долго ничего невозможно было понять. «Мало ли крови исторгает из себя цивилизация!» — рассуждали философы, замечая то там то сям всплывающие алые круги. Утолил Дон Тах эту свою, до дурноты головокружительную, страсть с Элоной. Он сразу же почувствовал в ней то самое начало, которое вселилось в его крепкое тело с кровью матери. Внешне же эта белокурая кобылка мало чем отличалась от обычной земной девушки: разве что была ростом повыше да в кости покрупней. Правда, начиная от груди и ниже гибкое и сильное её тело было сплошь покрыто густыми, так напоминающими шерсть волосками, что, кстати сказать, было вовсе не обязательным для мутих — представительниц слабого пола мутанов. Фиридону эта особенность не то чтобы нравилась или как-то особенно обостряла чувства. Ему, чтобы потерять голову, доставало её лошадиного хохотка, сопровождавшегося жаркими испарениями. Бывало, что он по нескольку раз в сутки мог терять эту свою буйную в рыжих кудрях голову. Наивный, он полагал, что рано или поздно Элона понесёт и однажды он проснётся под рёв новорождённого потомка. Это было не разочарование. Это было что-то сравнимое с потерей, когда специалисты заявили, что по крайней мере только через два-три поколения мутанам станет доступно зачатие. А это значило, что продление рода своего Фиридон и Элона смогут осуществить лишь с помощью представителей человеческой расы. Открытие это несло в себе новую угрозу для тех и других, так тесно разместившихся в земном лоне цивилизации. Живое не может не жить без надежды. Надежда для мыслящего — это продолжение себя во времени, прежде всего в детях. И если тебе эта возможность заказана, ты не можешь себя чувствовать счастливым. Разнесчастным человеком Фиридон себя почувствовал, когда Элона предложила тот самый выход. Неизбежный, он был ожидаем, а потому ещё больше невыносим. Он ходил и тайком наблюдал за человеком, с которым Элона (разумеется, согласовав с Фиридоном) намеревалась вступить в отношения. По виду Годи Кент был вполне здоровый, крепкий, уже немолодой мужчина: слегка седой, бодрый и весёлый... И что немаловажно — просил он за свою услугу вполне умеренные деньги. Фиридон после первого наблюдения стал уже было склоняться к избранному Элоной варианту. Даже перепроверил его медицинскую карточку, разумеется, у своих специалистов, и вдруг в самый последний момент его охватило сомнение. Ему захотелось лично пообщаться с соискателем. Что он и сделал, испросив, конечно, согласия Элоны. Чего боялся Фиридон? Он и сам толком не понимал. Просто сомневался, сам не зная, в чём и отчего. Причём встречи с этим кандидатом он искал с такой тщательностью, так аккуратно, чтобы тот ни при каких обстоятельствах не мог и предположить даже, что его проверяют. Справка по сути дела Руководитель службы безопасности движения полковник Фиридон Тах — весьма авторитетная личность во властных кругах. А всё потому, что он разработал в своё время оригинальный проект, отменяющий скоростное преследование в пределах Мифрополя. Речь, конечно же, шла не о банальном ограничении скорости... Дон Тах предлагал начисто отказаться от полицейских гонок на автомобилях. Погони по узким, всегда забитым транспортом улицам наносили неоправданно большой ущерб коммунальному хозяйству, разоряли страховые компании. После обычных бюрократических проволочек проект попал к Флегию Кенэю. И спикер дал ему ход, на удивление местных СМИ, которые долго не могли понять, как это можно отказаться от автогонок по городу... ведь это так зрелищно, хотя и травматично, а то и смертельно, кроме того что накладно. У спикера, видимо, были свои, созвучные донтаховским, соображения. Проект проголосовался в парламенте и получил зелёную улицу. И вскоре, когда весь город был оборудован видеокамерами, ловля угонщиков, бандитов, пытающихся скрыться с места преступления, и прочих нарушителей автомобильных правил превратилась в простую электронную игру. Зафиксированного по ориентировке вели за пределы города и там брали тёпленьким. Дон Тах в героях не ходил. Всю славу экономиста-гуманиста присвоил себе спикер Флегий Кенэй. Но должное подлинному автору воздал. Полковнику Фиридону Таху было присвоено звание заслуженного историка Таврикия. 2 По ресторанам гуляют сливки, А я в «Девятке» грызу оливки. Автор Беспокойство усилилось, когда Дон обнаружил пристрастие Годи Кента. То, что он тайком в рукав покуривал, как делали многие и мутаны, и человеки, Фиридона не смутило. А то, что он покупает у Костромы Ясновидящей самогонку и пьет её лошадиными дозами, успокоило ревнивое чувство Фиридона. Пьяница для зачатия не годился. Фиридон этот вывод сделал сразу, едва только увидал, как этот самый Кент, зайдя в «Стойло Пегаса» — место тусовок молодых кентавриков и кентавресс, — в два приёма всю поллитруху прибрал. Налил в бокал с грейпфрутовым соком и осушил без передыха за два раза. Насторожило Фиридона место, где он это проделал. Чего ему лезть в табун, если у него есть, должен быть свой человеческий круг общения. Свои, как говорится, собутыльники. Есть или нет? А что, если он одиночка?! А что, если он извращенец: вот нравится ему находиться среди чуждых ему существ. Хочется среди неприятных испарений кайф поймать. А почему бы и нет? Ведь далеко не каждый мужик людского рода согласится переспать с кобылой. «Так они называют наших баб и в глаза, и за глаза». Фиридон подошёл к стойке и потихоньку, показав бармену — полноценному кентавру — зелёненькую десятку, кивнул в сторону Годи Кента. — Завсегдатай, — едва сдерживая ржание, ответил Коструб рассеянно. Фиридон проследил за его беглыми косяками и увидел весёлую блондинку, явно представительницу человеческой половины населения. — А поподробнее, — Фиридон снова показал зелёненькую. — Каков показ, таков и рассказ! — заржал бармен, явно желая обратить на себя внимание толстухи. И, похоже, добился своего. Она поднялась и процокала к стойке своими позолоченными подковками по мраморным, давно не мытым щёткой и порошком плитам. — Мальчики!.. — пропела, хмельно растягивая размазанные краской пухлые губы, как это могут делать лишь белокурые земные женщины. Фиридон хотел было отдать десятку бармену, но вдруг передумал. Перехватил даму и сунув ей между сисек червонец, потащил к столику, из-за которого она только что выбралась. — Мутик! Милашка! Я вас насквозь вижу. У меня большой на этом деле опыт. Чистенький. Чего тебя занесло в эту забегаловку? — Ищу одного... Он с моей бабой спит. Говорят, он тут часто ошивается. А вот, кажется, он и есть. Прикрой меня. Я посмотрю... — Зачем он тебе? За бабой надо смотреть, а не за теми, кто из жеребца оленя делает... — Ну, ты смотри мне! — вдруг нарочито посуровел Фиридон. — Не заговаривайся. Я злой... — Ты?! Я вас всех насквозь вижу — и людей, и коней. Ты — милашка. Чистенький... Добренький. Налей даме соку... — Коструб! — крикнул бармену. Тот прислал новенькую официантку. Флора — молодая кобылка на всех четырёх мельхиоровых подковках. Ножками от нетерпения перебирает. Позвякивает цепочками... — Принеси даме соку с наполнителем. Поняла? — Конечно, только даме твоей наверняка довольно. Смотри, сейчас под стол свалится. — Не твоё, малявка, дело! Иди и неси, что сказано! — обрезала шуструю официантку дама. Фиридон дал денег и сделал вид, что продолжает наблюдение за Годи Кентом. — Ну, куда ты уставился? Или я тебе не мила? Знаешь, какая Рая заводная. Вообще–то зовут меня — Роя, полное имя Киллироя. А тебя? — Дон. Роя расхохоталась так басовито, что Фиридон вдруг подумал, что и она мутана, а не женщина. — Хочешь, я тебя зарифмую? Хочешь? Забавная рифма просится... — Уймись, а то брошу! — пригрозил Фиридон. — Не бросай меня. Я вусмерть хочу тебя, — сказала Роя и оглянулась, ища глазами то ли объект, за которым наблюдал Фиридон, то ли официантку на мельхиоровых подковках. — Ты что, и в самом деле рогоносец? Ну что вашим кобылам надо ещё? Вы же такие жеребцы, за¬гляденье. — Вот и я о том же. Смотри, вот он сидит у столба, с «ёжиком» седым. — Вижу. И знаю его. Он не наш. Он ваш. Уж ты поверь мне — старой опытной бл... блонде. Пользуясь врождённой, позаимствованной у папаши способностью исчезать в толпе, Фиридон неблагодарно покинул расслабившуюся, почти уверившуюся в хорошем заработке блондинку. Сел за столик к седеющему «ёжику». И понял, что тот его бы и так не заметил, потому что пребывал в глухом трансе. Это была даже не медитация. Фиридон знал, что это было. И потому воспользовался ещё одной своей нечеловеческой способностью, последовал за своим визави туда, где в тот момент витала его сверхъестественная сущность. Опытный сыщик, он вряд ли позволил бы себе спугнуть столь важную птицу. Заходить так далеко было позволено не всякому мутану, этот путь был доступен не всем, даже из тех, кто потенциально обладал способностью к таким перемещениям. К этому, кроме дара, нужны были навыки. Такому делу серьёзно обучали. Впрочем, Фиридон рискнул это сделать самостоятельно, у него получилось и раз и другой. А на третий — едва ноги оттуда унёс. Зато навыки закрепил и заглянул в Зазеркалье. Страну беспрерывного лета, где вечно живут и процветают бессмертные четвероногие его старшие по разуму братья. Коструб (миф 3) Воплощение плодородия. В языческих ритуалах славян Коструба изображало чучело мужчины (с подчеркнутыми атрибутами пола, сравните Ярила) или женщины (соответствие русской Костроме, сравните украинскую Купалу). Ритуальные похороны Коструба знаменовали переход к весеннему циклу. 3 Основная сущность, каким бы ты ни был мутом, сохранялась не только в полукровках, но и до седьмого, так сказать, колена. И всякий из посвящённых, кто проникал в Зазеркалье, не только выглядел как все аборигены прародины, но и на самом деле оказывался четвероногим. В первый свой нелегальный визит туда Фиридон пережил умопомрачительный момент: ему вдруг помнилось, что он стал конём, как его не такие уж отдалённые предки, и что таковым и останется теперь навсегда. Однако, как все настоящие полицейские, обладавший навыками индукции и дедукции, Фиридон быстро понял, что все эти превращения (а были и другие, более приятные) — явление временное, дань, так сказать, Вечности, от всякого, кто пересек его за¬претный пояс: законно или контрабандно. Дело для нелегала могло кончиться весьма плачевно, окажись он в руках тамошней службы безопасности. Как правило, если нелегал попадался, а попадались они всегда, о чём вскоре Фиридон убедится на собственной шкуре, его подвергали отнюдь не допросам, а тщательному, как бы сказали на земле, медосмотру. Подвергали весь его организм самому подробному анализу, сканировали беднягу вдоль и поперёк. И тот, не приведи и помилуй, кто оказывался носителем какого-либо вируса, изолировался на долгое, даже по зазеркальным понятиям, время. Он жил отдельно от всего Кентавриона до тех пор, пока заразу, часто по земным представлениям вполне безобидную, из него не выжигали, как сказали бы опять же на земле, калёным железом. Разумеется, ни о каком возвращении назад нарушитель после этого и мечтать не мог. Оставался он для всего Кентавриона парией, хотя допускался на все праздники и даже участвовал в оргиях. Чаще всего на правах статиста. Фиридон занял место за столиком и принял установку на полчаса отсутствия. Он знал, что Седой ещё в пути. Потому что ещё несколько секунд назад размахивал руками, беседуя с кем-то из постоянных своих собутыльников. Фиридон сразу же определился: Ёжик ушёл через зеркальный плафон, помещенный в куполе ресторации. Вообще все свои помещения кентавры строили с такими зеркальными куполами. Четвероногие могли себе позволить вояжи туда и обратно в любое время дня и ночи. Потому и строились столь однообразно. Можно, конечно, было пройти через любое зеркало, правда, но только не менее определённого размера. Зеркало не должно было быть уже плечевого пояса перемещающегося. В противном случае кентавр бился об него как рыба об лёд, нанося себе травмы, а хозяйству урон. Ну да хватит о скучном. Фиридон перенёсся, а точнее сказать вознёсся, с такой скоростью, что не успел и духа перевести. Уже в начале своего горизонта, что раскрылся перед ним подобно радужному китайскому вееру, он заметил совсем недалеко впереди себя знакомый силуэт с характерной короткой причёской. И успел подумать, не сбить бы его с катушек — Ёжика моего: пожилой этот всё-таки мутило. Эта мысленная поправка пришлась весьма кстати. Ёжика слегка занесло. Не потому что он был пожилым, а потому, что взошедший следом за ним Фиридон создал нечто подобное трансцендентальному сквозняку, что и сбило нашего Ёжика с вектора. И, конечно же, было замечено теми, кому следовало это заметить. Ёжик шёл легально, и его встречали. Фиридон шёл незаконно, потому тут же был пойман сетью слежения, назовём их радарами, хотя бы ради относительного понимания техники такого перехода. 4 — Ладно, Аллка Голик, — так я теперь буду тебя называть, — сказал красивый Дон Тах пожилому с лёгкой проседью Годи Кенту. Он вышел из-за камня, где дожидался своего момента, как за кулисой актер. — Прежде чем телепортироваться назад, ты мне как работнику службы безопасности расскажешь и покажешь всё, ради чего ты сюда время от времени шастаешь. — Ты меня изумил, Фиридон. — Чем же это? — Тем, что ничего не зная, попал в самую точку. Я действительно существо женского пола. Здесь. А там, откуда мы с тобой только что прилетели, я вообще бесполое нечто. — Кентавр, почему ты выдаёшь себя за человека? Это первый вопрос. И второе. Зачем заморочил голову наивной Элоне? — Вопросы, в общем-то, простые. Но отвечать мне на них совсем не просто. — А ты начни. Может, я и пойму что-то и сменю гнев на милость. — Кентавры пытаются контролировать демографический процесс, который, как мы считаем, вышел из рамок. На земле рождается всё больше и больше так называемых мутанов. И мы не знаем, кто из них на кого ориентируется. То есть кто из них враги кентаврам, а кто — людям. Эта вырвавшаяся из-под контроля агрессивность одних против других ни к чему хорошему не приведёт. Мы уже имели однажды такой опыт, где потеряли половину разумного генофонда. Вместо того, чтобы обновить его и укрепить. — Обновить? — Вот именно. Для того и создан был этот, как бы сказали на земле, институт подконтрольного зачатия. Чтобы не сами, кто кого сгрёб, порождали, что получится. А чтобы из что ни на есть чистого семени возрождать новую человеческую расу. — Ты что думаешь, и в правду муты и мутаны сами с этим не в состоянии справиться? Так, во всяком случае, пишет наука. — Наука и всё, что там сегодня есть, это наша парафия. Это мы — тупые, ржущие и жрущие траву, — мы всё и пишем. Об этом никто не знает, и потому все верят. И чем дольше будут верить, тем больше мы успеем. Что же касается тебя, то я на твою Элону давно виды имею. Не для того, чтобы, как сказали бы на земле, переспать с нею, а чтобы сделать её приманкой. Как видишь, мне это удалось. Через неё я вытаскиваю тебя. И сам становлюсь приманкой, за которой ты последовал сюда. Снова. Да, да, милый полициант, твои предыдущие переходы границ были зафиксированы и соответствующим образом оценены. Касаться этого дела я не уполномочен. Да и не знаю из него ничего, кроме того, что сказал только что. Что же касается результативности соития между тобой и очаровательной Элоной, то, я думаю, тебе, если ты, конечно, отсюда выберешься, будет позволено сделать всё самому. Во всяком случае, без моего компетентного вмешательства. — Но как, как бы ты смог это сделать, если ты бесполый? — Там бесполый! Но не здесь, то есть во «Всегда». Виртуозная имитация акта, и никаких гвоздей. И, пожалуйста, парень, не спрашивай меня больше ни о чём. Мне пора возвращаться, а у тебя, как я случайно был наслышан, тут ещё много всяких разных интересных дел... — Не вздумай бежать от меня. Ты же, наверное, знаешь, что от меня невозможно скрыться. — Там — да. Но не здесь! Оревуарче, то бишь аривидерчи, бай-бай, ауфвидер, чао-чао... Седой Ёжик стал удаляться, одновременно словно бы растворяясь в тумане. — Вот паразит! — пробормотал Фиридон одновременно изумляясь картиной улёта и досадуя на собственное бессилие что-либо изменить. — Будь это на земле, я бы тебе показал Кузькину мать. — И крикнул вдогонку: — До встречи, мошенник. 5 Фиридон потерял Ёжика на пустынном плоскогорье, где вскоре и сам был взят без особенных приключений и проволочек. Первый же осмотр (он осуществлялся тут же, в одной из штолен плато) показал, что Фиридон для здоровья Кентавриона опасности не представляет. После чего его спустили в долину Роз. Фиридон, никогда не отличавшийся чувствительностью, вдруг ощутил не¬обыкновенное состояние. Это был подъём всего самого чистого, что в нём было: духа. Он думал и слышал, что и как в ответ его мыслям отвечают другие, находящиеся рядом с ним кентавры. Правда, поначалу не мог разобраться, кто с ним в тот или иной момент говорит. Потом и этот недочёт в его опыте был устранён. Каким-то непостижимым для человеческого разума образом Фиридон тут же узнавал, кто из окружающих к нему обращается. Но самое великое потрясение Фиридона подстерегало под Сферой бесконечной жизни. Напоминает это сооружение крытый стадион. Но только несравненно более грандиозный. Там, где на стадионе зрительские трибуны, находилось бесчисленное множество стоячих мест с поручнями. Кентавры никогда не сидят. Они не знают, что это такое. Кентавры способны стоя не только есть, но и спать. Хотя поваляться многие из глубокочтимых кентавров себе позволяют много чаще, нежели то делает молодняк, вырвавшись из учебок на вечнозелёные луга и другие пастбища. А там, где на стадионе поле, располагаются золотые стойла, в которых время от времени появляются их обладатели, чтобы поучаствовать в тех или иных решениях, касающихся судеб Кентавриона. Судьбу Фиридона решал всего лишь один из обладателей золотого стойла. Освещённый никогда незаходящим солнцем буланогривый кентавр вдруг заговорил с Фиридоном в голос, то есть человеческим языком, что неожиданно очень крепко взволновало бесстрашного нарушителя границы границ. — Ну, вот мы и свиделись, — разнёсся по всему пространству Сферы голос. Он был знаком. Он вроде бы летел из того далёкого далёка, в котором одна¬жды кончилась жизнь Агрипина, сражённого отравленной стрелой раскрашенного с перьями в голове землянина. Убийца был из тех, кого, помнится, называли индейцами. — Да ты всё правильно вспомнил, — продолжал буланохвостый. — Я Фол — твой отец. И я с тех самых, памятных тебе пор здесь. Всё продолжается, сынок, и ты имеешь право это знать... Так началось для Фиридона познание Вечного порядка. Первой Фиридон узнал одну из вещей, самых недоступных на земле даже самым продвинутым мутам. А именно, убить кентавра невозможно. Пролить кровь — да. Как и вывести из боевого состояния (если можно отнести это понятие к кентаврам, которые никогда не инициировали столкновений). Раненые кентавры досрочно возвращались в Зазеркалье, чтобы продолжить своё вечное существование. А те, кто по земным представлениям проживал свой век, не умирали, как то понималось людьми. Они тоже покидали человеческий мир, отслужив своему делу положенный срок. — Тебе, сынок, нужно будет сделать выбор. Ты мудрее многих кентавров, потому тебе предстоит решить одну из, быть может, самых непростых дилемм. — Говори! — ответил Фиридон по-человечески, и голос его тут же раздробился и погас в ослепительном пространстве Сферы. — Либо ты остаёшься здесь, чтобы, как все, ждать назначения в любую другую точку Вечности, либо навсегда возвращаешься на Землю, чтобы продолжить путь, по которому шёл до сих пор. — Что значит ждать назначения? И что значит, возвращаешься навсегда? — Первое — это миссия, подобная той, с которой вернулись на Землю наши с тобой, как мы их по-человечески окрестили, предки. Второе, ты становишься человеком. И постепенно в поколениях своих забываешь, что был кентавром. — А зачем? — Я тебя понимаю. Мы уже не однажды приходили на Землю, чтобы спасти её разум. И всякий раз платили за это, оставляя там самых лучших из нас. Без этой жертвы разум на Земле, как и в других точках вечности, погибает. Мыслящим существам нужна подпитка нашей вечной кровью... — Но зачем? — Не будет в Вечности разума, не будет нас. Не будет разума, не нужна будет и сама Вечность. Как видишь, без разума всё теряет смысл. — Но разве человек с его часто низменными и, как правило, часто примитивными амбициями столь важен, что-то значит для Космоса? Как видим, да. Мы живём всегда. Но не всегда понимали это. И однажды решили обойтись без них, без этих, как выяснилось, мизерных, но таких порой могучих импульсов, которые они исторгают в саму Вечность. И потеряли много, катастрофически много, таких вот источников — точек Разума. Вечность пережила тогда опасные мгновенья. Вечность едва не погибла. Некоторые, подобные земным, источники мы все же сумели возродить к жизни. Это был отнюдь не всегда эволюционный, как говорят на Земле, путь. Сама Вечность по своему образу и подобию творила носителей разума. Да, сынок, Вечность выглядит по-человечески. Она сама гармония. Каждая её корпускула соткана из немыслимо, на первый взгляд, мизерных человечков. Они беспрерывно рождаются и погибают — вспыхивают, но не гаснут даже при завершении своего дела. Они живут, чтобы дать потом | |
| Просмотров: 1058 | Комментарии: 2 | Теги: | Рейтинг: 5.0/1 |
| Всего комментариев: 1 | ||
| ||
