Название этой публикации — слова поэта Леонида Латынина, принявшего определяющее участие в издании первой книги Александра Вишневого.

 

Рассматривая ожесточённую полемику в интернете, возникшую сразу после смерти Вишневого, Леонид Александрович оценил её кратко: «Посмотрите-ка, какая прелесть, ведь действительно — не горят».

 

Рассказ Владимира Грачёва требует пространного комментария ввиду особенной значимости обоих авторов, затронутых ими тем и их высказываний.

 

Владимир Тимофеевич Грачёв — близкий друг Вишневого... В молодости — популярный в Симферополе артист кукольного театра, в последние годы — библиотекарь крымского издательства «Таврия» и исследователь его архивов, по чьему-то меткому сравнению — для Симферополя он одновременно и З. Гердт и философ Фёдоров в одном лице. Автор идеи и составитель двух антологий «Поэтическая карта Крыма». Издатель придуманной им серии «Автограф» и редактор ряда поэтических книг и сборников. Автор очерка «Вокруг Крыма за восемьдесят дней», где отражено его пешеходное путешествие вокруг полуострова, вдоль береговой полосы, которое Владимир Грачёв начал на Перекопе и закончил у Перекопа, обойдя за 80 дней, без перерыва, весь Крым.

 

Именно этот очерк и стал причиной кратковременной размолвки Грачёва с Вишневым. В Крыму, а также за его пределами живо обсуждалось тогда это путешествие и вышедший очерк В. Грачёва, из которого следовало, что Крым — жестокая и безжизненная пустыня, а не только курорты в лакированных туристических буклетах. Но Вишневой обратил внимание прежде всего не на журналистские или географические атрибуты этого произведения, а на его человеческую и литературную суть (очерк «Вокруг Крыма за восемьдесят дней» на в самом деле — философское лирическое эссе исповедального характера). Потому и сказал: «Для того чтобы это написать, Володе вовсе не требовалось куда-то ходить, он мог бы с таким же успехом писать это же у себя дома, на кухне, никуда не выходя, — возможно, даже лучше бы получилось». В. Грачёв, который законно гордился своим экстремальным путешествием, на некоторое короткое время серьёзно обиделся. Но недо¬разумение между близкими друзьями, впрочем, скоро разрешилось.

 

На самом деле Владимир Грачёв, язвительный, остроумный, артистичный, принял большое личное и профессиональное участие в творчестве Вишневого. Многие строки Грачёва, каламбуры, афоризмы встречаются в стихах Вишневого в виде эпиграфов, включений, перефразировок, прямых цитат... Ряд текстов Вишневого посвящены Грачёву, связаны с ним.

 

«Дневники» В. Грачёва, которые он упоминает в этой публикации, представляли собой стопку толстых общих тетрадей и отдельные, прикреплённые к тетрадям или вставленные в них листы, исписанные убористым почерком. Он вёл эти дневники в течение ряда лет, до момента, когда они были изъяты КГБ при обыске.

 

«Дневники» В. Грачёва, помимо того что они являются ярким художественным произведением, представляют собой весьма ценный исторический документ, антологию, отражающую целый период культурной, социальной жизни определённой творческой среды, существовавшей в городе Симферополе во время так называемого застоя, предшествующего концу советской эпохи. «Дневники» Грачёва, помимо собственно личных записей, содержали множество стихов — его самого и его друзей. А также новеллы или заметки Грачёва, рисунки, комментированные выписки из различных текстов и рукописей, оценки проектов, разнообразных замыслов и намерений, сценки из жизни Грачёва и окружавших его людей, описание происходящих в этой среде и вообще в городе событий, настроений и высказываний, конспекты бесед... Все эти записи сопровождаются язвительными и, как правило, весьма остроумными авторскими оценками.

 

Существование «Дневников» было широко известно, поскольку они выполняли, кроме того, и роль своего рода публичной хроники и коммуникатора. Оценки, эпиграммы и зарисовки В. Грачёва с удовольствием зачитывались автором всем и тем, о ком они были написаны, и вообще всем приходящим в его дом, который был в то время литературным салоном и одним из центров богемной жизни города.

 

Современному читателю, знакомому с такими вещами, как «Живой журнал», легко представить себе, как это происходило. Изъятые в конце 70-х годов тетради В. Грачёва были внимательно изучены в КГБ и расценены попросту как источник обширной и достоверной информации. Запротоколированные фрагменты «Дневников» Грачёва послужили дополнительным материалом для обвинений, допросов и преследований многих персонажей этих записей за их вы¬сказывания, взгляды или поступки, описанные в «Дневниках». Многие люди из этого круга, а в первую очередь сам Владимир Грачёв, подверглись административным репрессиям, которые продолжались несколько лет. Однако никто никогда не ставил в упрёк В. Грачёву его записи и не считал их причиной последовавших неприятностей — совершенно ясно, что причиной этих репрессий были не записи Грачёва, а необыкновенная притягательность, яркость личности В. Грачёва, и растущая значимость его дома, и необходимость советской репрессивной машины доказывать оправданность своего существования, уничтожая любое неформальное и неподконтрольное объединение людей, и в особенности людей творческих и заметных.

 

Философ, культуролог и литературный критик Александр Люсый, который сравнил эти «Дневники» В. Грачёва со знаменитыми дневниками М. Кузмина (выдающимся памятником русской литературы), тоже изъ¬ятыми в своё время НКВД и послужившими формальным основанием для репрессий против многих петербургских литераторов, поэтов и артистов, — конечно, сделал этим сравнением комплимент Грачёву и всем персоналиям его дневников. А. Люсый несколько преувеличил степень административных репрессий в Симферополе в конце 70-х — начале 80-х годов. Разумеется, их никак нельзя сравнить с арестами, многолетними тюремными заключениями и расстрелами в Москве и Петербурге 30-х годов.

 

«Изъятый у Грачёва личный дневник стал для чекистов региональным заменителем дневников Михаила Кузмина и породил, кажется, не меньшую цепную реакцию менее громких «дел», — пишет в упоминаемой статье А. Люсый. Весьма авторитетный критик и историк литературы, он является автором значимой и продуктивной концепции крымского текста в русской литературе, а также текстологической концепции русской культуры как суммы и системы локальных текстов.

 

Теория «крымского текста» А. Люсого вместе с концепцией «крымской школы живописи», предложенной в эти же годы ведущим крымским искусствоведом Рудольфом Подуфалым, вместе с романом В. Аксёнова «Остров Крым» имеет основополагающее значение, поскольку она очерчивает суверенное, собственно крымское культурное пространство как феномен.

 

Ироничное определение «Архивный спуск» («Эпоха Архивного спуска», «Люди Архивного спуска», «Поэзия Архивного спуска») — первоначально шутка А. Легкодух — А. Люсый употребляет как термин для обозначения целого 25-летнего периода в истории крымской культуры, как его качественное определение и довольно грустное именование вида и содержания этого периода.

 

«Архивный спуск» — не только художественный образ, это подлинное название улицы в Симферополе, на которой находилась знаменитая «Кофейня», своего рода литературный клуб и место встреч всей — и артистической, и околобогемной — публики города.